– Куда теперь? – спросил Гефестай, оглядываясь.

– Подождем здесь, – сказал Лобанов. – Тут наша зона ответственности…

Гладиаторы выглядели писаными красавцами – в красных туниках, в золоченых панцирях и шлемах с высокими гребнями, сзади пурпурные плащи полощутся, а под седлами вороные альпы гарцуют.

– Первые парни на деревне! – съехидничал Эдик.

– Ты ж сам просил себе такую форму! – напомнил Искандер.

– Ха! Так это когда было-то!

– А вот и наши друзья! – удовлетворенно молвил Гефестай. Лобанов повернул голову.

На площадь выходили батавы, сотнями и сотнями. Германцы шли в полном боевом – потрясали здоровенными копьями-фрамеями, помахивали топорами-оскордами и шестоперами, сжимали рукоятки длинных мечей. Солидное оружие, истинно мужское! Не то что коротышки-гладии или хлипкие пиллумы!

Из портика вышел патруль преторианцев и заступил германцам дорогу. Офицер поднял руку, делая внушение. Одна из фрамей наклонилась и прободала преторианца насквозь, задрав пурпурный плащ острым горбом. Еще двоих патрульных уделали походя и втоптали в каменную мостовую.

– Наш выход, бомбисты, – тихо сказал Лобанов.

Гладиаторы выехали из тени и перегородили германцам дорогу. Те радостно взревели, предвкушая забаву.

Лобанов запустил руку в правую суму и вынул тяжеленький кувшинчик с торчащим из горлышка фитилем. Сунулся в левую сумку и достал масляный фонарь.

– Готовность ноль!

Батавы не выдержали, побежали грузной трусцой.

– Хох! Хох! Бей «петухов»!

Лобанов, не торопясь, открыл фонарь, поджег фитиль, замахнулся и швырнул сосуд. Получи, фашист, гранату!

Оставляя тонкий дымный шлейф, бомба полетела, провожаемая взглядами батавов, и рванула. Полыхнуло огнем, и тут же ударил грохот, повторившись трижды. Взрывы разметали батавов, оглушая, отрывая головы, жаля рваными осколками.

– Огонь! – скомандовал Акун, и четверка рабов добавила дыма и пламени.

Воя в голос, германцы кинулись бежать, роняя оружие и достоинство. Слепой ужас гнал батавов прочь – римские боги карали их громом и молниями!

Три толчка сделало сердце, а площадь Аполлона уже была пуста. Только с десяток убитых осталось лежать на плитах, батавов и преторианцев, и россыпь солидного, истинно мужского оружия.

– Как я их, а?! – расплылся Гефестай.

– Давайте догоним, – азартно сказал Эдик, – и еще киданем?!

– Беречь боеприпас! – скомандовал Лобанов. – На кливус Викториа! Рысью!

На взвозе Победы, возле самого дома Нигринов, собралась большая толпа христиан. Братия, вооружившись мечами, молотами, серпами, ножами, палками, сгрудилась в кучу, даже отдаленно не напоминающую строй. Мир-Арзал и Даврон носились вокруг стада Христова, как божьи псы, пытаясь придать ему хоть видимость отряда, а Сикст Первый вещал, вдохновляя паству на бой:

– Переполнилась чаша терпения! И пришло время разбрасывать камни! Не пожалеем животов наших! Император Гай Авидий даст нам свободу, мы станем открыто молить Господа нашего Иисуса Христа! Да, многие из нас погибнут, но сладка будет участь их, ибо ангелы небесные вознесут мучеников сих на небо, и предстанут они перед Господом!

Лобанов остановил коня на перекрестке и только головой покачал.

– Они и этих мобилизовали! – поразился Эдик.

– Тоже мне, нашли воинов… – пробурчал Гефестай. – Смазка для меча!

Из ворот домуса Нигринов выбежала Авидия.

– Что же вы делаете?! – закричала девушка. – Вас же всех убьют! Ну не жалеете вы себя, так детей своих пожалейте! И кого вы слушаете?! Это лжепастырь! Он нарушил тайну исповеди и получил за это тридцать сребреников!

Толпа зароптала.

– Молчи! – взревел Сикст.

– Не буду! – крикнула девушка и вытянула руку, указуя на папу римского. – Авидий Нигрин – мой отец, и он обо всем рассказал мне! Киклоп исповедался тебе, а ты побежал к отцу и выложил ему доверенную тайну! И чуть не сгубил святого Сергия! Предатель! Иуда!

Христианская гвардия стала расползаться, и Мир-Арзал прибег к последнему средству – он выхватил меч и вонзил его в грудь Авидий Нигрины.

– Не-ет! – заорал Лобанов, срываясь с седла.

Из-за ворот выбежал Киклоп, горестно воя. Гикая и свистя, промчались Акун и Кадмар. К упавшей девушке Лобанов подбежал одновременно с Киклопом. Сергей упал на колени и бережно приподнял Авидию.

– Маленькая моя! – отчаянно взывал он, трясущейся рукой отводя пряди с любимого лица. – Ты что?! Авидия!

Девушка вдыхала через раз, в горле у нее страшно клокотало, на губах пузырилась кровь. Вдруг глаза ее открылись, Авидия узнала Сергея и улыбнулась.

– Сергий… – прошептала она ласково. – Как хорошо, что ты со мной… Киклопик…

Великан-германец застонал, тягая себя за поседевшие космы.

– Пустите!

Рядом присел Искандер, рванул снятую с кого-то тунику, скомкал в пару тампонов, зажал страшную рану.

– Помоги! – взмолился Сергей.

Искандер не ответил, лихорадочно пытаясь унять вытекающую кровь. Девушка резко побледнела, груди ее едва трепетали, грозя погасить слабый огонечек жизни.

– Мы ее теряем! – выкрикнул Искандер, забывшись.

– Нет! Хоть что-нибудь!

– Я ничего не могу! Тут никто не поможет! Рана смертельная! Это чудо, что она не умерла сразу!

Лобанов сильно зажмурился. Глаза жгло нестерпимо.

– Сергий… – прошелестел голосок.

Лобанов широко раскрыл глаза. Авидия смотрела на него ясно и печально.

– Не плачь, – утешила она его, – все хорошо… Вот же он, ты, вот… я держу тебя за руку… вижу тебя… Помнишь ту крипту, где мы были с тобой?

– Помню, – хрипло выдавил Сергей.

– Похоронишь меня там, хорошо?

– Хорошо… – сглотнул Лобанов.

– Скажи еще, что ты меня любишь…

– Я люблю тебя!

– А я – тебя…

Авидия Нигрина улыбнулась Сергею и умерла. Киклоп завыл в голос.

– Киклоп, – сказал Сергей чужим голосом. – Этого – к Заре и Баре!

Он указал на Сикста.

– Я мигом! – люто оскалился Киклоп.

Сикст заверещал, но германец скрутил его и сунул под мышку. Христиане стояли как оплеванные. Подскакали Гефестай и Эдик.

– Ушли! – яростно крикнул сын Ярная. – Там тупик и дверь железная! Пока мы в обход… все!

– Ничего, – спокойно сказал Сергей, – найду!

Он взял на руки тело Авидий и понес в дом. На аллее его встретил понурый Киклоп.

– Отдал? – спросил Сергей.

– Кушают… – вздохнул Киклоп.

– Возьми ее и отнеси в ту крипту… Слышал, что сказала Авидия?

Киклоп кивнул и принял драгоценную ношу. Единственный глаз великана заблестел, смаргивая искристую каплю.

– Это Мир-Арзал, – тихо сказал Эдик.

Лобанов обернулся. Все его друзья стояли рядом – и Эдик, и Гефестай, и Искандер. Объезжая расходившихся христиан, подъезжали сникшие Акун и Кадмар, Уахенеб и Регебал.

– Я знаю, – по-прежнему спокойно ответил Сергей. – Они все умрут. Сегодня.

Похоронное шествие, провожавшее прах Траяна, торжественно двигалось по улице Виминальских ворот. Впереди шагал десигнатор – распорядитель похорон, сопровождаемый дюжиной ликторов в темно-серых тогах. За ними топали ликторы императора, а сам Адриан, сопровождавший урну с пеплом умершего, покачивался в паланкине, на бугристых плечах восьми нубийцев, черных и могучих, как духи пустыни.

Музыканты извлекали из погребальных флейт звуки тоскливые и нудные, но музыку забивал плач и вопли плакальщиц в траурных одеждах.

Преторианцы шли двумя плотными шеренгами, отгораживая носилки принцепса от многотысячной толпы. С тыла обоих императоров, живого и почившего, прикрывала тысяча легионеров, ветеранов Дакийских, Парфянских и прочих войн, развязанных драчливым Траяном. Легионеры несли золотые венки, дарованные городами империи.

За легионерами шествовали жрецы – авгуры с загнутыми посохами; фламины Юпитера, Марса и Ромула, Флоры и Помоны, с митрами на головах; двенадцать салиев в расшитых туниках, стянутых военными бронзовыми поясами, в багряных трабеях, со щитами и жезлами; гаруспики – гадатели по внутренностям; фециалы – жрецы, объявляющие войну и заключающие мир; арвалы – жрецы Цереры; целомудренные весталки в белых покрывалах с пурпурной каймой.