– Куда сядем? – поинтересовался Эдик, осматриваясь. Триклиний был полон наполовину, гладиаторы галдели, орали, ругались, выясняли отношения или сидели наособицу, хмурые и скучные. На новичков никто не обращал ровно никакого внимания.

– Вон там вроде свободно, – показал Гефестай.

– Айда!

Четверка подошла к облюбованному столу. За ним уже сидели двое, уминая хлеб с сыром. Пятеро других почему-то стояли, переминаясь и переглядываясь. Враскачку подошел тип уголовной наружности. Подсел к парочке. Сергей устроился напротив и протянул руку за хлебом и сыром.

– Куда?! – заорал «уголовник». – Сначала Ланион [84] пожрет, понял?!

– И кто тут Ланион? – осведомился Лобанов, накладывая сыр на хлеб.

– Это я! – глумливо усмехнулся один из сидевших, здоровый малый с квадратным лицом и тяжелой челюстью. Его короткие, сучковатые пальцы мяли хлеб, сжимаясь в кулаки. Костяшки были сбиты. – А ну встать! – рявкнул Ланион, разом наливаясь кровью.

Сергей откусил от бутерброда и повернулся к Гефестаю, делая вид, будто Ланиона и прочих криминальных элементов не существует в природе. По правилу: как себя поставишь, так и жить будешь.

– А ничего, – оценил он завтрак, – сытно!

– Чайку бы ишшо! – вздохнул Эдик, вступая в игру.

– А вон, – поднялся Гефестай, – чего-то в кувшин налито!

Он протянул руку за кувшином, и ее тут же перехватил Ланион. Сын Ярная очень удивился.

– Это еще что за жопа с ручкой? – спросил он.

– Это Ланион, – объяснил Сергей, – самая крутая плесень на здешней помойке!

– А-а… – протянул Гефестай. Ухватившись за большой палец Ланиона, он отжал его, вынуждая хозяина пальца плюхнуться на скамью. – Не протягивай руки, – проговорил сын Ярная назидательно, – а то ноги протянешь! Развели тут «дедовщину»…

Плеснув в чашку из кувшина, Гефестай понюхал, потом попробовал.

– Сок! – определил он. – Виноградный! Свежеразбавленный!

– Плесни мне, – протянул Искандер свою чашку.

Гефестай плеснул не жалея.

– А эти чего стоят? – спросил Эдик, уплетая сыр, и показал на стоящих гладиаторов.

– Наверное, тутошние чмошники, – ответил Сергей.

К столу лениво приблизился огромный, широкий человек с редкой для здешней моды бородой и усами и пышной шевелюрой не хуже львиной гривы.

– Они – тироны, – прогудел пышногривый, – и вы – тироны! [85] А Ланион – ветератор, и у него первый ранг! Дошло, тирон? За ним тридцать с чем-то побед! Ты сначала доживи хотя бы до третьего ранга, а потом уже будешь хвост поднимать!

– Ты-то кто есть? – спокойно поинтересовался Сергей.

– Я – Кресцент!

– Да ну?! – обрадовался Лобанов. – Сальве тогда! А меня к тебе направили! В секуторы!

Кресцент оглядел Лобанова и усмехнулся.

– Ну, наглости в тебе на двоих секуторов, – проговорил он. – Еще и останется! А где у меча острие, а где рукоять, не путаешь?

– На понт берет… – пробормотал Эдик для Сергея.

– Кресцент, – улыбнулся Лобанов, – вот тебя я уважаю. Не корчишь что-то из себя, не орешь как потерпевший… Только учти, Кресцент: язычок иногда полезно прикусывать! А то вколочу его в глотку вместе с зубами!

Кресцент не разозлился и, тем более, не испугался. Он выпучил глаза и загоготал. Его хохот подхватили многие в триклинии.

– Ты?! – выдавил Кресцент, скисая от смеха. – Мне?!

– Ага! – подтвердил Сергей. Он проглотил последний кусок, запил его соком и поднялся из-за стола.

– Сначала я! – вызверился Ланион, вспрыгивая на столешницу. – Тебе!

У него в руке блеснул металл. Нож? Кастет? Лобанову некогда было думать. Он махнул рукой, подбивая Ланиону ноги и роняя того на копчик. Правым кулаком – в кадык, костяшками левой руки – под нос, правой ладонью – в подбородок. Ланион проехал задницей по скользкому мрамору и сверзился на скамейку. Нож зазвякал по каменным плитам пола.

Тироны, повинуясь знаку «уголовника», бросились на Лобанова, но отлетели, натолкнувшись на стену по имени Гефестай.

– Прекратить! – заорали ворвавшиеся в триклиний стражники, раздавая налево и направо пинки и зуботычины. – Р-разойтись!

Мордатый рыжий легионер подскочил к Сергею и махнул кулаком со свинчаткой, метя Лобанову в скулу. Роксолан увернулся, не оказывая сопротивления «представителю закона». Ну их… Легионер решил не повторяться и тут увидел оброненный Ланионом нож.

– Ах, так ты у нас с железкой! – ласково протянул он. – Полинейк! Пиннас! Ко мне! Взять этого!

Здоровенные амбалы в панцирях и шлемах, «в дружинах римских поседелые», подошли и молча указали Сергею направление движения. Лобанов покорился. Их много, он один. Драку устроить можно, да как бы не устроили ему похороны… Оправдываться он тоже не стал – одно дело набить Ланиону морду и совсем другое – сдать его этим вертухаям. Не по понятиям сие!

Легионеры отвели Сергея в карцер и усадили на колодку. Это был тяжелый деревянный брус с набитой на него железной полосой. В нее торчком вставлялись кольца на стержнях. Легионер, поглядывая на Сергея, уложил его ноги между колец, продел сквозь все кольца железную штангу и нацепил на нее замки.

– Отдыхай, – бросил он.

Щелястая дверь захлопнулась, цедя плоские лучики с вихрящейся в них пылью.

– Ур-роды… – пробормотал Сергей и поерзал.

Сидеть было неудобно, но занять иное положение не позволяла идиотская колодка. Через час Сергею стало понятней слово «мучение». У него ломило все тело, боль растекалась от пояса по позвоночнику, терзая и ноги, и шею, и плечи.

– С-суки… – прохрипел Сергей. – Гестаповцы вшивые… Чтоб вам всем…

«Сидение по мукам» длилось еще долгих-предолгих три часа. Лобанов совершенно окостенел, боль жила в нем, пульсируя и расходясь с каждым ударом сердца. Вошедшего легионера он заметил не сразу. Стражник расцепил замки и вынул штангу из колец, без особых церемоний толкая Сергея в плечо. Зарычав, Лобанов упал. С трудом встал на карачки. Распрямиться удалось не сразу, а уж встать на ноги и вовсе было подобно подвигу.

– Марш на занятия, – буркнул стражник. – Живо!

Сергей, ни слова не говоря, прошкандыбал во двор. Боль уходила из него по капле, освобождая место для жгучего желания причинить ее другим. Этому паршивому «деду» – первому! Сука поганая! Первый ранг у него! Я те еще устрою…

Двор был полон. Гладиаторы, разбившись по отрядам, занимались. Группа фракийцев – Сергей узнал их по спинам Гефестая и Искандера – упражнялась под зычные команды Целада. Кучка ретиариев, в которой затерялся Эдик, училась набрасывать сеть. Надо было сложить ее в руке особым образом, чтобы грузила расправили сетку на манер сачка, накинуть, а потом дернуть за шнур, спутывая мурмиллона. [86]

– Тут главное, – объяснял наставник, – не дать ему порвать сеть вот этим!

Он показал что-то вроде решетчатого конуса, пустого внутри, с торчащим из него крюком-ножом.

– Фламма, бросай! – отдал тренер отрывистую команду.

Фламма, щуплый парень с клеймом на левом плече, ловко накинул сеть, опутав ею наставника, но тот живо освободился, полоснув по ячеям крюком-ножом и пронырнув в отверстие.

– Поняли? Эдикус, повтори!

Сергей поискал глазами Кресцента и легко нашел его – группа секуторов разучивала свои экзерсисы не на плитах двора, а на песке арены – привыкай, тирон! Кресцент встретил Сергея улыбкой.

– Становись, – проворчал он добродушно и повысил голос: – А теперь – вторая позиция! Делай как я! И – раз! И…

Сергей стал в строй и принялся повторять за Кресцентом отточенные па танца смерти.

– А ты не говнецо, – тихо проговорил его сосед, – не проболтался, чей ножик!

Сергей с удивлением узнал «уголовника». Под глазом криминального элемента лиловел свежий фингал.

– Своих не закладываю! – усмехнулся Лобанов.

– Я – Максим, – протянул руку «уголовник».

– Сергий.